Неточные совпадения
Сам он не чувствовал позыва перевести беседу на эту тему. Низко опущенный абажур наполнял комнату оранжевым
туманом.
Темный потолок, испещренный трещинами, стены, покрытые кусками материи, рыжеватый ковер на полу — все это вызывало у Клима странное ощущение: он как будто сидел в мешке. Было очень тепло и неестественно тихо. Лишь изредка доносился глухой гул, тогда вся комната вздрагивала и как бы опускалась; должно быть, по улице ехал тяжело нагруженный воз.
На Сенатской площади такие же опаловые пузыри освещали
темную, масляно блестевшую фигуру буйного царя, бронзовой рукою царь указывал путь на Запад, за широкую реку; над рекою
туман был еще более густ и холодней. Клим почувствовал себя обязанным вспомнить стихи из «Медного всадника», но вспомнил из «Полтавы...
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в
тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах
темной и жесткой.
Порой сквозь
туман было видно
темное небо, покрытое тучами. Они шли совсем не в ту сторону, куда дул ветер, а к юго-западу.
Часов в девять вечера прошел короткий, но сильный дождь, после которого
туман сразу исчез и мы увидели красивое звездное небо. И это небо, по которому широкой полосой протянулся Млечный Путь, и
темный океан, в котором разом отражались все светила небесные, одинаково казались беспредельно глубокими.
Было темно —
темнее, чем раньше. Густой
туман, точно вата, лежал по всему лесу. Моросило.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку вечернего
тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось
темнее, ярче разгоралось на небе зарево лесного пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
Дальние горы задернулись синей дымкой вечернего
тумана. Приближался вечер. Скоро кругом должна была воцариться тишина. Однако я заметил, что по мере того как становилось
темнее, какими-то неясными звуками наполнялась долина. Слышались человеческие крики и лязганье по железу. Некоторые звуки были далеко, а некоторые совсем близко.
Когда
стемнело, с моря ветром опять нанесло
туман. Конденсация пара была так велика, что влага непосредственно из воздуха оседала на землю мелкой изморосью.
Туман был так густ, что в нескольких шагах нельзя было рассмотреть человека. В такой сырости не хочется долго сидеть у огня.
Вот она как-то пошевелила прозрачною головою своею: тихо светятся ее бледно-голубые очи; волосы вьются и падают по плечам ее, будто светло-серый
туман; губы бледно алеют, будто сквозь бело-прозрачное утреннее небо льется едва приметный алый свет зари; брови слабо
темнеют…
И вдруг ничего нет!.. Нет прежде всего любимого человека. И другого полюбить нет сил. Все кончено. Радужный
туман светлого утра сгустился в
темную грозовую тучу. А любимый человек несет с собой позор и разорение. О, он никогда не узнает ничего и не должен знать, потому что недостоин этого! Есть святые чувства, которых не должна касаться чужая рука.
За окном двигалась земля;
темная, обрывистая, она курилась
туманом, напоминая большой кусок хлеба, только что отрезанный от каравая.
Мать редко выходит на палубу и держится в стороне от нас. Она всё молчит, мать. Ее большое стройное тело,
темное, железное лицо, тяжелая корона заплетенных в косы светлых волос, — вся она мощная и твердая, — вспоминаются мне как бы сквозь
туман или прозрачное облако; из него отдаленно и неприветливо смотрят прямые серые глаза, такие же большие, как у бабушки.
Над водою — серый, мокрый
туман; далеко где-то является
темная земля и снова исчезает в
тумане и воде. Всё вокруг трясется. Только мать, закинув руки за голову, стоит, прислонясь к стене, твердо и неподвижно. Лицо у нее
темное, железное и слепое, глаза крепко закрыты, она всё время молчит, и вся какая-то другая, новая, даже платье на ней незнакомо мне.
Изредка сквозь прорыв в
тумане впереди виднелась какая-то большая
темная масса.
Сумерки быстро спускались на землю. В море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь,
темное небо, сыпавшее дождем с изморозью,
туман — все это смешалось в общем хаосе. Страшные волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали, на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится в пропасть.
Темная синева московского неба, истыканная серебряными звездами, бледнеет, роса засеребрится по сереющей в полумраке травке, потом поползет редкий седой
туман и спокойно поднимается к небу, то ласкаясь на прощанье к дремлющим березкам, то расчесывая свою редкую бороду о колючие полы сосен; в стороне отчетисто и звучно застучат зубами лошади, чешущиеся по законам взаимного вспоможения; гудя пройдет тяжелым шагом убежавший бык, а люди без будущего всё сидят.
В почти совершенно еще
темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и старика Захаревского. Вскоре после того пришла и Юлия. Она стала рядом с отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и пришел уж к концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и берегами реки, на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в
тумане росы.
Ступая осторожно по талому снегу, — это было в феврале, — Петр Николаич направился мимо рабочей конюшни к избе, где жили рабочие. Было еще темно; еще
темнее от
тумана, но в окнах рабочей избы был виден свет. Рабочие вставали. Он намеревался поторопить их: по наряду им надо было на шестером ехать за последними дровами в рощу.
Находившись, по обязанности, в частом соприкосновении с этим
темным и безотрадным миром, в котором, кажется, самая идея надежды и примирения утратила всякое право на существование, я никогда не мог свыкнуться с ним, никогда не мог преодолеть этот смутный трепет, который, как сырой осенний
туман, проникает человека до костей, как только хоть издали послышится глухое и мерное позвякиванье железных оков, беспрерывно раздающееся в длинных и
темных коридорах замка Атмосфера арестантских камор, несмотря на частое освежение, тяжела и удушлива; серовато-желтые лица заключенников кажутся суровыми и непреклонными, хотя, в сущности, они по большей части выражают только тупость и равнодушие; однообразие и узкость форм, в которые насильственно втиснута здесь жизнь, давит и томит душу.
Сотни свежих окровавленных тел людей, за 2 часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей с проклятиями и молитвами на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый
туман с шумящего
темного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и всё так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.
Он слышал, как все они вошли в знакомую, канареечного цвета дачу, которая как-то особенно, по-домашнему, приютилась между двух тополей. Ночь была
темная, беззвездная и росистая.
Туман увлажнял лицо.
Тарантас встряхнулся, заболтал колокольчик, лошадиные спины заскакали живее. Между тем на небе, казалось, действительно что-то надумано. На горизонте все
потемнело, солнце низко купалось в тучах, красное, чуть видное, зенит угасал, и
туманы взбирались все смелее и выше. Шептали березы, шуршали тощие хлеба, где-то в листве каркала одинокая ворона.
Тропою
темнойЗадумчив едет наш Руслан
И видит: сквозь ночной
туманВдали чернеет холм огромный
И что-то страшное храпит
Он ближе к холму, ближе — слышит:
Чудесный холм как будто дышит.
Моей причудливой мечты
Наперсник иногда нескромный,
Я рассказал, как ночью
темнойЛюдмилы нежной красоты
От воспаленного Руслана
Сокрылись вдруг среди
тумана.
Несчастная! когда злодей,
Рукою мощною своей
Тебя сорвав с постели брачной,
Взвился, как вихорь, к облакам
Сквозь тяжкий дым и воздух мрачный
И вдруг умчал к своим горам —
Ты чувств и памяти лишилась
И в страшном замке колдуна,
Безмолвна, трепетна, бледна,
В одно мгновенье очутилась.
И вдруг снова закружился хоровод чуждых мыслей, непонятных слов. Казалось, что они вьются вокруг неё, как вихрь на перекрёстке, толкают её, не позволяя найти прямой путь к человеку, одиноко, сидевшему в
тёмном углу, и вот она шатается из стороны в сторону, то подходя к нему, то снова удаляясь в
туман непонятного и возбуждающего нудную тоску.
Дома ближайшей деревушки, деревья леса, протянувшегося зубчатой
темной лентой на горизонте, поле в черных и желтых заплатах — все вырисовывалось серо и неясно, точно в
тумане.
На его кровавом фоне стройно и четко рисовались
темные верхушки высоких труб, между тем как нижние части их расплывались в сером
тумане, шедшем от земли.
Вместе с этим слабым детским криком как словно какой-то животворный луч солнца глянул неожиданно в
темную, закоптелую избу старого рыбака, осветил все лица, все углы, стены и даже проник в самую душу обывателей; казалось, ангел-хранитель новорожденного младенца осенил крылом своим дом Глеба, площадку, даже самые лодки, полузанесенные снегом, и дальнюю, подернутую
туманом окрестность.
Блеснули еще две звездочки, но еще тусклее. Значит, впереди еще меньше кислорода, дышать будет еще труднее. Наконец, как в
тумане, показалась желтая стена, около которой стояли и копошились
темные человеческие фигуры.
Редел на небе мрак глубокий,
Ложился день на
темный дол,
Взошла заря. Тропой далекой
Освобожденный пленник шел,
И перед ним уже в
туманахСверкали русские штыки,
И окликались на курганах
Сторожевые казаки.
Уже почти все звенья янтарных дверей были забраны, и в ярких просветах между
темных полос клубились легкие струйки
тумана. Густой массой сначала мятутся они внизу, потом быстро несутся кверху, как легкие тени в длинных одеждах, и исчезают вверху, где смыкается небо.
Темная влажность появилась у меня в глазах, а над переносицей легла вертикальная складка, как червяк. Ночью я видел в зыбком
тумане неудачные операции, обнаженные ребра, а руки свои в человеческой крови и просыпался, липкий и прохладный, несмотря на жаркую печку-голландку.
У меня ноги тряслись и
потемнело в глазах. Сквозь красноватый
туман я видел свирепые рожи, волосатые дыры ртов на них и едва сдерживал злое желание бить этих людей. А они орали прыгая вокруг нас.
…Необъятный собор полон ладаном,
туманом и тьмой. Бродят огоньки. Маленькая исповедальня архиепископа, в ней свечи. Проходят две
темные фигуры, послышался хриплый шепот: «Вы видели «Тартюфа»?.. Вы видели «Тартюфа»?..» — и пропал. Появляются Арманда и Лагранж, ведут под руки Мадлену.
В дальнем конце пруда чуть виднелась
темная линия далекого леса, зубчатой стеной встававшего из белого
тумана, который волнами ползал около берегов; полный месяц стоял посредине неба и озарял всю картину серебристым светом, ложившимся по воде длинными блестящими полосами.
Федя. Ну, слушай. (Читает.) «Поздней осенью мы сговорились с товарищем съехаться у Мурыгиной площадки. Площадка эта был крепкий остров с сильными выводками. Был
темный, теплый, тихий день.
Туман…»
Было все это тоже при обычных картинах нашей природы, «когда стают в осень
туманы густые и
темные и ветер с полуденной страны и последи дожди и от солнца воскурение земли, и тогда надобе на ветр не ходити, а сидети во избе в топленой и окон не отворяти, а добро бы, чтобы в том граде нижити и из того граду отходити в места чистые».
На улице, все еще окутанной
туманом, стены домов сочились мутными слезами. Не спеша, одиноко плутали в сырой мгле
темные фигуры людей. Где-то работают кузнецы, — мерно стучат два молота, точно спрашивая: «Это — люди? Это — жизнь?»
Ужель исчез ты, возраст милый,
Когда всё сердцу говорит,
И бьется сердце с дивной силой,
И мысль восторгами кипит?
Не всё ж томиться бесполезно
Орлу за клеткою железной:
Он свой воздушный прежний путь
Еще найдет когда-нибудь,
Туда, где снегом и
туманомОдеты
темные скалы,
Где гнезда вьют одни орлы,
Где тучи бродят караваном!
Там можно крылья развернуть
На вольный и роскошный путь!
Море дымилось, вечерний
туман берега рвался в порывах ветра, затягивая Пролив Бурь сизым флером. Волнение усиливалось; отлогие
темные валы с ровным, воздушным гулом катились в пространство, белое кружево вспыхивало на их верхушках и гасло в растущей тьме.
Была ночь, океан тихо ворочался у бортов,
темное от туч небо казалось низким, как потолок погреба. Повар и Аян подошли к люку, светлому от горящих внизу свеч; его полукруглая пасть извергала
туман табачного дыма, выкрики и душную теплоту людской массы.
Ночь мчалась галопом; вечер стремительно убегал; его разноцветный плащ, порванный на бегу, сквозил позади скал красными, обшитыми голубым, клочьями. Серебристый хлопок
тумана колыхался у берегов, вода
темнела, огненное крыло запада роняло ковры теней, земля стала задумчивой; птицы умолкли.
Миновали пруд, потом березняк и стали взбираться на гору по дороге, которая видна из моих окон. Я оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть на свой дом, но за снегом ничего не было видно. Немного погодя впереди, как в
тумане, показались
темные избы. Это Пестрово.
В благоприятную погоду, то есть в сумрачные
темные вечера, когда на небе стояли тучи, а на земле зги не было видно и огонек последней дачи казался далекой звездочкой в
тумане, Прошка направлялся к перекрестку своею ленивою походкой.
Действительно,
темная поверхность озера видна была только на пять шагов. Дальше вставали и двигались неровные, причудливые клочья седого
тумана.
Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с
темными деревьями и месяцем; сизый
туман стелется под ногами; струна звенит в
тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют.
Мальчик молча глядел на реку. На ней уже начали покрикивать, сперва изредка, точно лениво, звонкие лягушечьи голоса. Вечерний
туман дымился в камыше и легким, как кисея, паром вился над водой. Небо
потемнело и позеленело, и на нем яснее выступил незаметный до сих пор полукруг молодого месяца.
Долго я ночью не спал, на их огонек глядел.
Темною ночью огонь кажется близехонько. Думаю: на сердце у него нехорошо теперь. Если человек отчаянный, то, может, огонь у него горит, а он берегом крадется… Ну, однако, ничего. Наутро — еще гор из-за
тумана не видно — мы уж плот свой спустили…
Дуют ветры,
Ветры буйные,
Ходят тучи,
Тучи
темные.
Не видать в них
Света белого,
Не видать в них
Солнца красного.
Во сырой мгле —
За
туманами,
Только ночка
Лишь чернеется…
В эту пору
Непогожую
Одному жить
Сердцу холодно…